Она очень долго думала, прежде чем ответить. Ее лицо стало жестким; голос отрывистым.

– Эйприл, мы знаем, что кто-то пытался убить вас прошлой ночью. Мы считаем, что тот же человек пытался убить вас сегодня днем. Что побудило вас не сообщать о стрельбе, а затем выходить из своего дома без охраны – Я. Не. Спрашиваю. Может, юношеская самонадеянность, может, нечто большее. Но когда вы вышли из этого здания, то создали новую историю, а нам теперь предстоит иметь дело с последствиями.

Судя по всему, гордиться мне было нечем. Дротик попал в цель.

– Эта новая история о том, что технология пришельцев, известных нам под именем «Карлы», позволила умереть сотням, если не тысячам людей, а затем сегодня явно и преднамеренно убила человека, чтобы спасти тебя.

– Ясно, – сказала я, а потом осеклась. – Подождите, вы думаете, Карл убил того парня?

– Эйприл, кости, органы и кровь Мартина Беллакура – все, кроме его кожи, – теперь, насколько могут сказать на данный момент наши лучшие специалисты, представляют собой виноградное желе.

Долгое молчание.

– Виноградное желе? – переспросила я.

Она не ответила. Я вспомнила, как в «Скорой»… виноградный привкус на губах… Желудок скрутило, меня сковала тревога и бросило в пот.

– Что они такое? – спросила я, не в силах сдержаться.

– Мы не знаем, Эйприл.

Она излучала такую силу и стойкость, что я наконец задала ей вопрос, который даже себе не смогла задать:

– Они плохие?

– Эйприл, я не знаю. – Я заметила крошечный проблеск неуверенности в ее глазах, прежде чем она продолжила так же уверенно, как и раньше: – Я знаю, что у нас не просто космический инопланетянин, заражающий сновидениями и посетивший каждый город в мире, у нас заражающий сновидениями космический пришелец-убийца. Я очень хочу правильно сформулировать это и быть голосом разума. Тем не менее я подозреваю, что вы или кто-то из вашего… – она поискала слово, – отряда сейчас работает над видео, которое, возможно, получится очень хорошим, но не обязательно осветит нюансы, которые сейчас ищет правительство США. Поэтому, пожалуйста, позвольте нам проанализировать запись и ничего не публикуйте в течение как минимум двадцати четырех часов.

– Но наверняка же есть другие записи? – Не удивлюсь, если кто-то вел прямой репортаж с места событий.

– Есть, но это нечеткие картинки с телефонов. Ни у кого не оказалось такой хорошей камеры, как у вас. Пожалуйста, пойдите навстречу.

– Но через двадцать четыре часа мы сможем опубликовать наше видео и вы не захотите его пересмотреть или помешать нам его транслировать?

– Эйприл, я не дура. Я знаю, что такое Интернет, невозможно сдерживать информацию. Плюс есть Первая поправка. Это одно из самых важных правил.

– Я немедленно доставлю вам запись, – сказала я. – Куда везти?

– Сюда, – сказала она.

– Прямо сюда?

– Я бы не стала без нее уходить.

Я достала телефон и позвонила Робину:

– Робин, мне нужно, чтобы ты сделал копию сегодняшней записи Энди и принес ее мне в больницу.

– Уверена?

– Президент здесь. Мы заключили… – Я посмотрела ей прямо в глаза. – Мы заключили сделку. – Она мне улыбнулась.

– Приеду через двадцать минут, – пообещал он.

Я повесила трубку.

– Двадцать минут, – сказала я президенту Соединенных Штатов Америки.

– Что ж, мы должны еще кое-что обсудить. Я разговаривала с вашими врачами, и они сказали, что вы можете пойти домой, но я хотела спросить, вы не задержитесь еще на день, чтобы завтра я могла прийти с прессой? Они зададут вам несколько вопросов, в основном сделают снимки и видео того, как я захожу и говорю с вами. Мне нужно показать, что я не сижу сложа руки, иначе все скажут: «Где президент в этот трудный час? Да небось играет в свой шаффлборд или у нее месячные!» Я не виновата, что мне так нравится шаффлборд. Я всегда говорю: сложите все время, которое другие президенты проводили на поле для гольфа, и скажите, что мой шаффлборд вредит Америке.

Я рассмеялась.

– Что? – спросила она.

– Не знаю. Вы… – Я чувствовала себя глупо, но сказала: – Вы действительно обычный человек, не так ли?

– О, Эйприл, я думала, вы лучше всех знаете, на что это похоже. Но я понимаю. Это называют эффектом офиса. Трудно увидеть человека за его статусом. На самом деле я старательно создаю этот образ. Это входит в мои обязанности.

Поразительно, насколько мы с ней похожи. Может, я и правда могу сойтись с той, кто живет больше как символ, а не человек.

– Так что скажете? – спросила она.

– Хорошо. Так вы придете завтра?

– У меня кое-какие дела в городе. – Она имела в виду Нью-Йорк. – Раз именно здесь на вас напали, логичнее и мне тут оставаться. – А потом, даже не переведя дыхание, президент перешла на другую тему: – Эйприл, я лично введу тебя в курс дела. Обычно это делает кто-то другой, но раз уж у нас есть немного времени и я привыкла не тратить его зря, то расскажу сама. Твоего нападавшего звали Мартин Беллакур. Он действовал один, в том смысле, что у него не было финансовой или материально-технической поддержки, но он был частью скоординированной сети и общался с другими террористами. Если вы жаждете узнать мотив, чего я бы вам не советовала, но понимаю, что удержаться сложно, и не знаю, чем смогу вам помочь. Он был осужден за домашнее насилие и много лет жил один. Первоначальные сообщения о том, что Мартин много с кем ругался в Сети, были не очень связными, но он явно был злым человеком, который верил, будто наш мир прогнил. Мы мало знаем о Карле, но теперь известно: он способен делать то, что выходит за рамки человеческих возможностей. Химическое преобразование тела Беллакура определенно подпадает под эту категорию и поэтому по закону будет классифицировано как убийство. Это очень странно, но когда в нашем обществе убивают человека, то положено открывать уголовное дело, даже если убийство явно оправданно. Вот и сейчас придется. Мы решили действовать так, будто нью-йоркский Карл – человек со свободной волей, и закон будет относиться к нему именно так.

– Что это значит? – спросила я.

– Что проведут слушание, и судья решит, будет ли штат предъявлять обвинения Карлу. Если да, то нас ждет судебное разбирательство. Когда один человек лишает жизни другого, это убийство, но если оно не было преднамеренным или непростительным, то его можно квалифицировать как превышение самообороны. У нас классический случай оправданного убийства, и мы ожидаем, что любой судья в Америке решит так же. Я хочу, чтобы вы поняли: это просто процесс, а не попытка сделать из нью-йоркского Карла козла отпущения.

– И все?

– В основном – да. – Она сделала паузу. – Также, Эйприл, прошу прощения, но я должна спросить: вы общаетесь с Карлами?